Иосиф Габриэль Финдель. Орден Храмовников и слухи о мнимом продолжении его существования

I

Из всех средневековых духовных рыцарских орденов самым могущественным и славным был бесспорно орден Рыцарей Храма^[1], или, как они называли себя впоследствии, орден Храмовников. Значительная роль, которую он играл в истории, его богатство и военная слава, широта умственной жизни его либеральных капитулов, наконец, его внезапное, трагическое прекращение, — все это возбуждает в нас особый интерес. Он был основан в 1118 г. рыцарями Hugo de Рауens и Godefroi de St. Omer, вместе с шестью другими французскими рыцарями, для вооруженной защиты пилигримов. Балдуин II, король Иерусалимский, подарил этим рыцарям дом, стоявший на том месте, где, по преданию, стоял храм Соломона, отчего орден и получил свое название.

Сначала они давали Иерусалимскому патриарху клятву в послушании, бедности и воздержании, обычных рыцарских доблестях, жили с монашескою простотою и верно исполняли принятую на себя обязанность защиты пилигримов. Будучи порожден тем воодушевлением к церкви, которое все спасение видело в завоевании Гроба Господня, орден давал войнолюбивому и преданному церкви дворянству самый высший род деятельности того времени: войну за веру и церковный обряд. Поэтому учредители встречены были одобрением и легко нашли себе последователей, тем более, что они были люди действительно благочестивые, исполненные самоотвержения и рыцарских чувств. Деятельность их встретила всеобщее сочувствие; король Балдуин советовал им увеличить число членов ордена, а патриарх — образовать формальное общество с установленными правилами. Одному из основателей, Andre de Montbarгу, удалось заинтересовать делом зачинавшегося общества св. Бернара, аббата Клервосскаго, духовного оракула своего времени, и его — то стараниям орден обязан тем, что церковь утвердила и освятила его и тою благосклонностью, с которою он был встречен папою и государями в христианским мире. На соборе в Труа (1128 г.), св. Бернар составил устав для ордена, в который, кроме существовавших уже в ордене обыкновений и предписаний, вошли также многие пункты из правил бенедиктинцев, поэтому орденский устав вначале носил на себе более монашеский характер. Только с течением времени он обратился в более рыцарский.

Тотчас же после собора в Труа, в  орден стали поступать весьма значительны пожертвования, число членов быстро возросло и первоначальная цель, защита пилигримов, получила более широкие размеры и обратилась в постоянную войну с Сарацинами. Пожертвования и отказы по завещаниям увеличились до того, что через 150 лет у ордена было уже 40,000 комент^[2] во Франции, Англии и Испании, приносивших 2 миллиона талеров ежегодного дохода. Рыцари, способные носить оружие, воевали в Святой земле; престарелые члены ордена управляли в Европе орденскими имениями. Но чем более рос и богател орден, тем более отклонялся он от своей прежней простоты и первоначальной чистоты устремлений, тем сильнее увеличивалась его жадность, честолюбие и соперничество с орденом Гостеприимных братий, преследовавшим однородные цели. Уже при третьем гроссмейстере, Эбергарде де-Бар (1148 — 1149 г.), выразилось разногласие между конвентом и гроссмейстером, а в 1162 г. направление, принятое орденом, определилось еще яснее, когда папа Александр признал за орденом самостоятельность и исключительность положения, которых тот добивался. Заручившись огромными привилегиями, освободившись из под тягостной опеки иерусалимского патриарха и из под юрисдикции епископов, пользуясь постоянный благосклонностью своего единого верховного главы, папы, — орден развил до крайних пределов дух гордыни и надменности и стал развращаться. Когда же наконец он получил и собственный свой клир, то порвал всякие связи с церковью и пошёл своей собственной дорогой. Отныне все его помыслы обратились на приобретение исключительного владычества и господства в Палестине, и для достижения своих целей он не всегда избирал похвальные средства. Храмовники отказывались помогать там, где надеялись стать повелителями: отсюда — гибель многих предприятий, потеря не одного сражения. Политика, которой следовал орден, была своекорыстная, изменническая; Вильке приводит тому множество доказательств. Постыдные интриги ордена во многом повредили христианству, которое понемногу стало терять приобретённую им на востоке cилy.

В первое время своего существования орден был бесспорно прекрасной школой воинской дисциплины, опытности и геройского духа. В поле рыцарь Храма являлся неутомимым, неустрашимым, мужественно переносил все трудности и никогда не трусил. Обнажив меч он забывал и свою политику, ибо военная слава была дыханием его жизни. Смерть предпочиталась плену и лишь в самых крайних и важных случаях орден выкупал своих плененных членов. С благородным самоотвержением все стояли в бою как один человек. Между ними был заключен союз дружбы на жизнь и смерть, проявлявшийся в комтурствах в братских отношениях и рыцарском обхождении на войне — в верном товариществе. Эта братская любовь соединялась с рыцарскою утонченностью нравов, какую только можно, было встретить в ту цветущую эпоху рыцарства и дворянских родов.

Потеряв Иерусалим, орден переселился в Акру, откуда принужден был перейти в Кипр (1291 г.). Видя, что на востоке делать почти нечего, большая часть рыцарей взяла отпуск в Европу, где они рассыпались по коммендам и забыли цёли ордена.

Что касается до приема в орден, то собственно было предписано послушничество (новидиат), не наблюдавшееся, впрочем, с 1160 г., частью по духу высокомерия, частью потому, что не совмещалось с внутренними тайнами ордена.

Такое нарушение канонического предписания хотя и имело ту невыгодную сторону, что в орден попадали недостойные и недовольные братья, но вместе с тем увеличило и число желающих поступить в орден. Для поступления необходимо было происходить из рыцарского семейства, быть совершеннолетним и холостым, не принадлежать к другому ордену, быть здоровым и уже посвящённым в рыцари. Прием происходил в общем собрании капитула, по возможности тайно, в часовне. Кандидата приводили в комнату, соседнюю с капитулом, подвергали испытанию, он давал о себе все нужные сведения и затеи вводился в капитул. Здесь ему еще раз прочитывали строгие законы ордена, снимали с него присягу и наконец одевали в белую мантию с красным крестом —  одеяние ордена.

Орден состоял из рыцарей, клира (духовенства), cepвиентов, донатов и пр. Ядро ордена составляли рыцари; они одни лучше всего могли удовлетворять первоначальном целям ордена, они одни занимали высшие места и руководили орденом. Собственное духовенство храмовники получили лишь с разрешительной буллой; но и в самые цветущие времена ордена, его было недостаточно, потому что вместе с переходом в орден для него закрывались всякие виды на повышение в церковной иерархии; наконец направление ордена во многих отношениях было не — католическое в не совсем папское: поэтому не всякое духовное лицо годилось для ордена. Это орденское духовенство исполняло церковные требы, но было подчинено, наряду с прочими братьями, начальству ордена; привилегии его были незначительны.

Образ правления был не монархический, а скорее олигархический. Во главе ордена, в качестве руководителя, а, главное, предводителя на войне, находился гроссмейстер, избираемый свободно, но писавшийся «Божей милостью» и подчиненный только папе и конвенту или великому совету. Только член последнего или начальник орденской провинции мог иметь виды на гроссмейстерское кресло. Большая часть исполнительной власти и находилась в его руках, однако он был ограничен в своих действиях конвентом, приданным ему в помощь, но собственно стоявшим выше него; в руках конвента почти исключительно находилась высшая политика ордена. Без согласия его не делалось ничего важного: не давались высшие орденские звания, не тратилась казна; он сосредоточивал в себе законодательную, административную и исполнительную власть. Хотя верховная власть принадлежала собственно генеральному капитулу, состоявшему из общего собрания конвента, начальников провинций и самых влиятельных братьев каждой провинции, но с ним было то же, что и со вселенскими соборами церкви: — он собирался только по воле гроссмейстера и конвента (и то очень редко), и под его руководством. Напротив того конвент, как постоянное присутствие, состоявшее из самых значительных рыцарей, соединял в себе всю полноту власти, a вместе с тем и всю храмовническую мудрость.

Мы уже упомянули о том, что в ордене постепенно увеличивалось стремление к власти и богатству и возрастал дух ревности и гордыни, что он употреблял иногда недостойные средства для достижения своих целей, — и отсылаем каждого желающего ближе ознакомиться с храмовническою политикой в XII и XIII столетиях, ко 2-му тому истории Вильке.

Беспрерывные войны против неверных в это время уже приостанавливались; сколько-нибудь значительных Крестовых подходов Запад не предпринимал; вообще приостановили войну и храмовники, или воевали вяло. Во время перемирий (как например с 1197 по 1219 г.) орден занимался более внутренними делами: копил богатства, вербовал богатых и высокорожденных лиц, умножал число своих провинций на Западе, распространял их пределы, утверждал повсюду и укреплял нравственное влияние своих капитулов, разбивал обрядовую, догматическую и политическую сторону своей системы, возбуждал и распространял повсюду храмовнический дух, показывал, будто бы заботится о сохранении благосклонности папы и благоволения со стороны государей, зорко и энергически преследовал Гостеприимных братий, стремясь к расширению своего владычества в Палестине, — откуда вечные раздоры между обоими орденами. С началом падения королевства Иерусалимского, орден еще более сблизился с сарацинами; он и прежде не видел ничего особенного в союзах с египетскими султанами. Храмовники знали, что конец христианскому владычеству на Востоке близок; они и сами желали этого, потому что их сердце лежало больше к Западу.

Здесь у ордена была большая часть его владений; здесь он сосредоточивался в последнее время и принимал участие во всех важнейших политических движениях.

Среди великого политического, религиозного и духовного движения XII и XIII столетий орден храмовников не оставался праздным зрителем. Хотя он произошёл чисто из рыцарски — благочестивого воодушевления и принадлежал столько же миру, сколько церкви, однако, когда воодушевление к церкви охладело вне ордена и внутри его, (а это произошло уже к концу XII столетия), то в нем нашли себе свободное поле действия нравственное вырождение, распущенность, религиозный индифферентизм и просвещение, шедшее против церкви.

Во все время нахождения своего на главном поприще движущих особый, орден принадлежал двум частям света, различным по жизни, нравам и вере и принимал их нравы и воззрения. На Западе — действовали на храмовников катаризм и привольное житье; на восток эти чада света отправлялись уже с расшатавшимися религиозными убеждениями, распространяли там свой свободный образ мыслей, но обыкновенно получали больше, чем давали. Не только храмовники, но и другие духовные pыцарские ордена того времени навлекли на себя подозрение в ереси.

Храмовники не веровали во Иисуса Христа как в Богочеловека и Спасителя мира, отрицали чудесность его рождения и чудеса его жизни; они не веровали в пресуществление в причастие, во святых, в мощи, в чистилище и т. д. Христос был для них ложным пророком. Так как он, — так говорило орденское учение — выдаёт себя за слово Божие и за небесного мессию, то мы отрицаем его, смеемся над крестом, как над древом его греха и позора, и смотрим на него, как на предмет грубого суеверия. При приеме храмовники плевали на крест, презирать который и без того учились у сарацинов, и отрицали Христа. Крест на рыцарской мантии был для них только орденским знаком и мало по малу перешел в простое Т (Теmplier). Напротив того, Иоанна Крестителя они считали своим покровителем. Следуя духу времени, они верили в астрологию и алхимию и при приемах поклонялись идолу, магическому или каббалистическому талисману, голове, не имеющей имени (Baffomet). Прикосновением к нему освящали пояса, которые члены ордена носили под платьем и т. п.

Первоначально, еретическое храмовничество было только, так сказать, частным мнением в ордене, религиозным индифферентизмом  и тонным модным неверием. Но чем более он уклонялся от своих первоначальных, простых церковных целей и характера, и предавался своекорыстной политике, безнравственной распущенности и вольнодумству, тем более возрастало его безверие, и наконец вольнодумный образ мыслей сделался делом целого ордена, облечен был в систему и воплощён в форму. То, что до сих пор было делом только отдельных лиц, стало теперь общим мнением, обычай стал обрядом, простые дисциплинарные и экономические капитулы стали ложами, возникло тайное учение в догмате и обряде, созданное, вероятно, орденским духовенством

Церковное богослужение отправлялось публично и торжественно в капеллах ордена, храмовническое же — тайно, обыкновенно в зале капитулов, на рассвете. В обыкновенных капитулах участвовали все: братья, но не в тайных, которые были открыты только посвящённым. Для того чтобы неофита стыдом принудить к молчанию, его заставляли целовать у принимавшего его голый пуп, живот или зад. Главным праздником ордена был день Иоанна Крестителя, и в этот день чаще всего собирались генеральные и провинциальные капитулы и совершались приёмы. Изображение Иоанна Крестителя, которое некоторые считали за изображение Магомета, висело в зале капитулов. Кроме поклонения этому изображению, в храмовническом требнике мы видим отметание Христа, оплевание креста, поклонение идолу и употребление пояса. Причастие принимали под обоими видами. Чаша, жертвенный агнец и два факела были орденскими эмблемами; чаша была также символом братской любви. Тайное богослужение было, по Вильке, введено вероятно между 1250 — 1270 гг.

Тайное учение ордена в свое время было предметом больших споров. Защитники храмовников отрицали его тайный т.е. еретический характер, и употребляли все усилия для опровержения обвинений, на которые не скупились их противники, изобретавшие про орден иногда невероятный вещи. Но за то и первые не пренебрегали даже подделкой истории ордена; впрочем, в числе сторонников ордена находилось много людей, не сведущих по части его истории. В прошлом столетии орден храмовников больше всего старалось оправдать масонство, ошибочным образом выводившее свое происхождение из храмовничества. Стараясь доказать, что последнее было свободно от всяких мистерий, франк-масоны не только изобретали легенды и несуществовавшие события, но и употребляли разные махинации для подавления истины. Так масоны-почитатели ордена скупили все Мольденгаверово издание актов процесса храмовников, потому что ими доказывалась виновность ордена; лишь весьма немногие экземпляры поступили в продажу. Мольденгавер и Мюнтер предполагали издать второй том, в котором думали изложить внутренний характер ордена, но, будучи сами масонами, побоялись этим повредить своим добрым отношениям к прочим братьям. А за несколько десятков лет до них, масоны, в своем несвойственном истории ослеплении, действительно совершили подлог. Именно в 1650 г. Дюпюи в Париже выступил со своей «Историей осуждения  храмовников», которую составили на основании подлинных актов процесса и которою не оставил в читателях ни малейшего сомнений в виновности ордена. Сочинение наделало большого шуму и выдержало еще три издания в Брюсселе: в 1685, 1700, 1713 гг.; кроме того в 1665 г. оно вышло во Франкфурте-на-Майне. в немецком переводе. Но оно оказалось весьма некстати, когда, в половине 18-го столетия, некоторые франкмасонские толки пожелали воскресить орден храмовников и стали утверждать, что он никогда не погибал совершенно. Что же было делать? Скупить издания  было нельзя, потому что прошло более столетия со времени распространения его в публике, — но можно было подделать. Так и сделал неизвестный издатель, — во всяком случае или франкмасонский храмовник Иезуитского Клермонтского капитула или рыцарь Строгого Послушания  — издавший Дюпюи в 1751 г. будто бы в Брюсселе, (вернее, в Париже или Амстердаме), со многими примечаниями, добавлениями и документами, но в таком искажённом виде, что выходило, будто бы Дюпюи не обвиняет орден, а доказывает его невинность. «Если поэтому», говорит Вильке, «всякий благосклонный отзыв масона о храмовниках подозрителен и непременно внушен духом партии; далее, если еще в настоящее время (на что у нас есть анонимное письменное доказательство) кое-где верят, что высшие степени той или другой отрасли масонства хранят в себе настоящие храмовнические предания, (тогда как историк знает, что масонская символика ведет свое начало от древних строительных лож, а в противном случае есть простая болтовня, то тем более должно не доверять суждениям не-масонов, исходящим от такого авторитета».

«Кто внимательно всматривался в историю Крестовых походов, тот не в состоянии отрицать политической виновности ордена храмовников. Поэтому-то порицают не столько политику тамплиеров, заслуживающую порицания, и их разнузданность, что отрицать трудно, сколько существование у них тайного учения, которого не видно из внешней истории ордена. Однако нет недостатка в указаниях и в этом отношении, и процесс, веденный против ордена, раскрывает это учение в его основных чертах нелицеприятному и старательному исследователю».

Окидывая, в заключении, общим взглядом Храмовничество, мы увидим, что конечною целью политики ордена было учреждение аристократически-иерархического дворянского союза и приобретение высочайшего достоинства и власти в Палестине, наравне с иоаннитами и немецкими рыцарями. Его вера была деизм и вольнодумство большого света, облеченные в особую, (иоанновскую) систему, в смешении с модным каббалистико-астрологическим суеверием средних веков. Его падение вызвано было во-первых тем обстоятельством, что он опередил свой век, далее тем, что он возбудил в епископах зависть, а в государях жадность своим богатством и, наконец, некоторыми случайными обстоятельствами.

Король французский, Филипп IV, Красивый, у которого вечно не было денег, давно уже с жадностью смотрел на богатства храмовников. Кроме того он их ненавидел по чувству властолюбия, — тем более, что орден неоднократно становился во враждебное отношение к нему. Поэтому он очень обрадовался, когда, в 1305 г., два рыцаря, изгнанные из ордена за крупные проступки и приговоренные к смерти, .обратились к нему с просьбою спасти их, обещая за то сделать важные открытия касательно ордена. Их предложение было принято, и на орден полились обвинения в самых отвратительных преступлениях. Филипп тотчас же передал все эти показания папе, который был его креатурой и находился вполне у него в руках, и начал с ним совещаться о том, какие меры следует им принять против ордена. По совету короля, Климент вызвал к себе гроссмейстера Моле, будто бы для переговоров о новом крестовом походе, однако выразил желание, чтобы Моле прибыл с небольшой свитой, вероятно надеясь этим предупредить орден о грозившей ему опасности. Опрометчивый Моле приплыл в Европу со всем конвентом, сокровищами и архивом, чем еще более усилил подозрительность короля и побудил принять дальнейшие меры. По приказанию Филиппа, по всему государству все рыцари храма были разом арестованы и против них начато строгое следствие. Оно тянулось очень долго; некоторые члены признались в своих проступках добровольно, другие — в жестоких истязаниях пытки. Mногие, наконец и гроссмейстер Моле, были сожжены, а сам орден уничтожен папой в 1311 г., проклят и во всех христианских государствах приказано его искоренить. Наличное имущество ордена было конфисковано королями английским, французским и испанским и. т. д. и засчитано в счет издержек по ведению процесса.

В первой половине XVIII столетия, вместе с различными другими слухами, распространился и слух о том, что орден рыцарей Храма продолжает существовать, и многие верили этому. Но храмовническая политика погибла вместе с. уничтожением ордена, его сила была уничтожена и не было возможности воскресить его из мёртвых. Одни члены ордена были казнены, другие сидели по тюрьмам, третьи погибли в бегстве; большая часть храмовников, после уничтожении ордена, получив свободу, вступили в иные отношения к жизни или в другие общества; многие были заключены в монастыри и не малое число блуждало по разным землям в унижении и среди лишений всякого рода. Tе храмовники, которые бежали, само собою разумеется, не могли продолжить дело ордена; те, которые примирились с властями, — еще того менее; на орден Иоаннитов, в который вступили некоторые, они столь же мало могли влиять, как и на строительные союзы, к которым кое-кто из рыцарей быть может и присоединился; а новым союзам, которые основывались с целью продолжения ордена, жизнь не улыбнулась, и они вскоре закрылись. Если бы орден удержался хотя до 1459 г., когда папа учреждал новый рыцарский орден на Лемносе, и когда, следовательно, представлялся храмовникам повод заявить о сбоем существовании, то он наверное присоединился бы к нему. Но могилы не высылают своих мертвецов. Орден не проявил признаков жизни, потому что продолжение его было и есть басней. Если бы он существовал,  то в течение XIV и XV столетия Иезуиты наверное открыли бы и предали его. Он не мог бы скрываться не только столетия, а даже просто десятка лет!

II

В первой половине 18-го столетия, в эпоху возникновения Высоких степеней и масонской смуты, многие масоны стали утверждать, что их франкмасонский союз ведёт свое начало от ордена рыцарей Храма, — чему в настоящее время уже не верит ни один рассудительный человек. Сказку о таком происхождении пытались основать на следующем рассказе:

Моле, сидя в заключении и видя, что он и его орден должны погибнуть, написал завещание, в котором изложил храмовнические тайны. Это завещание будто бы передано масонам и до сих пор еще сохраняется ими. Ибо глава храмовнического духовенства, Петр Болонский, бежал из тюрьмы к Гуго, вильдграфу Сальмскому, а оттуда, вместе с Сильвестром Грумбихским, в Шотландию. Сюда же, будто бы бежал также великий комтур Гаррис и маршал Омон. Вот эти-то люди и сберегли храмовнические тайны и наконец передали их новому ордену франкмасонов.

Нетрудно доказать, что все это сказка; для этого нам не будет надобности обращаться к критическому разбору завещания Моле, этого марания, исполненного лжи и противоречий. Моле во все время находился в таком тесном и тяжком заключении, что не мог и думать о составлении завещания, к тому же еще такого, которое должно было содержать в себе еретическое учение. Каким образом он мог бы скрыть его от своих тюремщиков, или же найти случай передать его в руки одного из своих верных? Действительно, Петр Болонский бежал из тюрьмы, но куда — этого нельзя сказать. Из Дюпюи масону-сочинителю легенды тоже можно было узнать, что вильдграф Сальмский не был посажен в тюрьму; — но идя дальше, он запутался в нелепостях, когда стал утверждать, что Петр Болонский уехал от вальдграфа Гуго с Сильвестром Грумбахским в Шотландию между тем как Гуго и Сильвестр одно и тоже лицо, потому что Gomes Sylvester носил титул вильдграфа, а Грумбаком называлось его комтурство. Гуго Сальмский, называть ли его вильдграфом или комтуром Грумбахским, никогда не уезжал в Шотландию,  а по уничтожении ордена сделался каноником Майнским. Страною, где продолжало свое существование храмовничество, потому была избрана Шотландия, что нужно было чем нибудь доказать, что Шотлавдия — действительно колыбель высшего масонства, так как высшие степени масонства, по  их политическим отношениям к президенту Эдуарду Стюарту, назывались шотландскими. Что же касается Гарриса  и Омона, то они вовсе не упоминаются в истинной истории ордена Храма. Конечно, бежавшим, тяжко пострадавшим храмовникам вообще и в мысль не могло придти избрать великого комтура; однако утверждают, что был избран именно Гаррис. Если так, то этот Гаррис должен был бы быть значительным человеком в ордене, а такого человека следствие конечно разыскивало бы, чего, однако не видно. Последнего маршала ордена история по имени не называет, но повествует, что он был оставлен Моле на Кипре наместником; в 1310 г. кипрская часть ордена была объявлена невинною и затем уничтожилась сама собой, без насильственных мер. Не спорим, некоторые из тамплиеров могли бежать — и в Шотландию, можно также допустить, что некоторые  из братьев Храма вступили членами в тамошние строительные союзы, но нельзя же строительные ложи (равно как и Иоаннитов) только потому называть продолжением ордена, что они принимали к себе беглых храмовников, тем более, что строительные гильдии не состояли, подобно ордену Храма, из одних только просвещенных и свободомыслящих светских людей, а если и исповедовали очищенное учение, то только из чистой любви к истине и религиозности, учение, которое во времена, последовавшие за реформацией, все яснее и яснее выступало из таинственного мрака и наконец стало общим достоянием цивилизации.

Другие утверждали, что хотя рыцарская часть ордена и погибла, но клерикат его (духовенство) удержался в Шотландии и превратился в масонство. На это ответим следующее: исторически доказано, что это храмовническое масонство изобретено приверженцами Стюартов только после появления Книги Дюпюи, именно около 1729 г., по указаниям шотландца Рамзая, чем нравственное или настоящее масонство было сокращено и вследствие чего оно стало игрушкою людей, достойных презрения, а для всех благомыслящих — посмешищем. Эти шотландские степени, или так называемая храмовническая система, сформировались между 1735 и 1740 гг., а так как эта система, следуя своей католически-политической тенденции, с 1745 г. избрала своим центром иезуитскую Клермонтскую коллегию в Париже, то она называется также Клермонтскою системой. Нынешняя шведская система тоже храмовнического характера. Она утверждает, что в её руках завещание Моле в оригинале; что племянник Моле, граф Beanjeu (впрочем нигде в других местах не упоминаемый, добавим мы от себя) внес Храмовничество в масонство; что он похоронил прах своего дяди в одной таинственной гробнице. Что это — масонская басня, видно уже из того, что на этой таинственной гробнице день погребения Моле обозначен 11-мъ марта 1313 г., тогда как Моле был сожжён лишь 19 марта 1313 г. Впрочем, шведская система чужда иезуитизма и политических тенденций.

В Германии владычество новейшего храмовничества рухнуло вместе со строгим послушанием. Этот гермафродит, небывший ни настоящим храмовничеством, ни настоящим масонством, никогда не мог настоящим образом утвердиться в Германии, где здравый дух истинного масонства скоро вступил в свои права Не то было во Франции, где ослепление и легковерие в этом отношении были гораздо сильнее.

Послушаем об этом Вильке.

Нынешние парижские храмовники утверждают, что они прямые потомки прежних и пытаются доказать это документами, в сходством во внутреннем устройстве в учении. Форес говорит, что орден франкмасонов возник в Египте, Моисей передал сокровенное учение его Израильтянам, Иисус — Апостолам, и так далее, пока наконец оно не дошло до рыцарей Храма. Пожелали быть парижские храмовники потомками прежних храмовников, — и вот какие басни нужно было изобретать! Им непременно хотелось доказать глубокую древность своего происхождения, и вот они приняли это наследие стюартовских и иeзуитских происков, все эти yтвepждeния, не имеющие ничего общего с историей, выдуманные в Клермонтском высоком капитуле. Этими противоречащими истории данными были обмануты даже епископы Григорий^[3] и Мюнтер^[4].

Григории рассказывает, что Орден Храма после своего формального уничтожения сохранился однако в ордене Христа, вступил отсюда в сношения с рассыпавшимися храмовниками и их семействами, что приверженцы ордена даже помогали ему, так что храмовнические предания поддерживались разными путями. Однако исторически доказано, что именно португальские храмовники вовсе не держались храмовничества, и что орден Христа, по своему характеру и области действия, не имел ничего общего с орденом Храма.

Парижские храмовники говорят, что Моле назначил своим преемником Иоаина Марка Лармения Иерусалииского, — значить не Омона, как утверждает Строгое Послушание. Но Моле не имел ни по статутам права, ни в своём печальном положении мужества и случая назначить себе преемника, потому что, пока существовал орден, только конвент имел право избирать гроссмейстера, а избрания Моле еще потому не признали бы, что партия великого приора Франции, Hugo Peyraud, была очень велика. Думают даже, что Пейро, обманувшись в своих честолюбивых надеждах, способствовал произведению орденской катастрофы во Франции; по крайней мере он нисколько не утаивал орденских тайн. Когда орден был уничтожен, Моле в тюрьме до такой степени был отрезан от остального Mиpa, что и думать не мог о назначении себе преемника. И кого было назначить ему, когда цвет ордена погиб и у ордена не было начальников? Никакого Лармения нет ни в истории ордена, ни в следственных актах, в которых названо более 800 имен, — конечно, самых значительных лиц братства. Имя «Иерусалимский», приданное Лармнию, доказывает всю нелепость выдумки. Изобретатель этой легенды этим именем вероятно хотел показать, что герой его подвизался в Палестине, — тогда как с 1291 г. храмовники уже не бывали в Сирии, а в Иерусалиме уже более половины столетия до этого времени вообще не было христиан.

Непрерывный ряд гроссмейстеров, наследовавших Моле, находим мы в Сhаrta transmissionis. Вместе с неизвестными она содержит и громкие имена. Весьма может быть, что лица, которым принадлежать первые, и существовали в действительности, но только ни они, ни их знаменитые товарищи, не были гроссмейстерами парижских храмовников, потому что историческая древность этого списка не восходит далее первой половины XVIII столетия. Натяжка в прозвищах этих гроссмейстеров ясно доказывает, что мы имеем дело не с средневековой простотой, но с масонскими игрушками XVIII столетия.

Наши новые псевдо-храмовники рассказывают: Лармений по смерти Моле тайно собрал рассыпавшихся братьев, число которых было очень незначительно, до того незначительно, что Гриropий, в своей простоте, полагает, что тайнами орденского учения владел один Лармений. Когда же он увидел, что рыцари, cпacшиеся в Шотландии, уклонились от первоначального храмовничества, и что для них Роберт Брюс основал особый орден, нынешнее шотландское масонство: то в 1324 г. он отлучил от церкви этих шотландцев, как desertorеs templi и Иоаннитов, как dominiorum militiae spoliatores, и эта экскомуникация шотландских степеней масонства неоднократно была возобновляема различными гроссмейстерами парижан, — тогда как эти шотландцы в свою очередь выдавали себя за настоящих храмовников. Легко понять, что этот рассказ принадлежит не к XIV столетию, а к XVIII, и из него видно только то, что парижские храмовники одни хотели быть потомками старых, вследствие  чего и отвергали шотландское масонство во всех его видах, враждовали с ними и ничего не хотели знать о Клермонтском высоком капитуле и Строгом Послушании. Парижские храмовники XVIII века пошли даже далее: они отказались от всяких сношений со всеми прочими масонами и стали утверждать, что в среде их продолжает существовать старый орден Храма без всякого перерыва, а потому и древнее учение вместе с обрядом. В доказательство этого они приводят следующие документы и святыни, числящиеся в Парижской сокровищнице ордена по инвентарю от 10 мая 1810 г.:

1) La charte de transmission, называемая также charta transmissionis, tabula aurea Larmenii. Это есть основный акт, грамота на учреждение ордена; она писана на пергаменте, в большой листе и занимает два с половиною столбца.. Внешний вид этого документа до такой степени носить на себе следы древности, что, по собственному признанию Григория, один вид этого документа был бы в состоянии уничтожить в нем все сомнения в древности происхождения ордена, помимо всех прочих святынь парижской орденской сокровищницы.

Именно в 1324 г., рассказывают парижане, когда Лармений почувствовал, что силы его слабеют, то написал вышеупомянутую хартию, в которой он передавал гроссмейстерство Францу Томасу Александрийскому, открыв, что орден продолжает существовать, и по этому приказал приступить в избранию четырех викариев гроссмейстера. Лармений подписал этот документ, и за ним подписывали его по настоящее время все преемники в гроссмейстерском звании в первый день их вступления в управление орденом.

Этот документ не подлинный, и вот по каким причинам: 1) Латынь его не есть латынь XIV века. 2) Он свидетельствует о незнакомстве со статутами храмовников, на основании которых гроссмейстер не имел права назначать себе приемников. Такого нарушения орденских статутов нельзя оправдать и требованиями минуты, потому что хартия столь много распространяется о генеральном конвенте, что эти требования теряют свой смысл, так как всякий существующий в данное время конвент предъявил бы всю полноту своих прав относительно избрания гроссмейстера, что он обязан был бы сделать в особенности при существовавших в то время обстоятельствах! 3) Эта хартия вовсе не нужна была для поддержания существования гроссмейстерства, потому что если был конвент, то он избрал бы гроссмейстера и без хартии; а если его не было, то хартия ни к чему бы не повела. 4) К чему было в такие трудные времена иметь четырех генеральных викариев, когда их никогда не было у ордена, и он, даже в свою цветущую эпоху, довольствовался только двумя ассистентами гроссмейстера? Но французская суетность любит громкозвучные титулы, и французские храмовники находили удовольствие в многочисленности орденских званий. 5) Если упоминаемые в хартии Scoti Templarii суть франкмасонские степени, те самые шотландские степени, которые отказались наконец от Иезуитизма и политики, тогда как парижские храмовники пошли новой, не масонской дорогой, масонский же съезд в Висбадене в 1782 г. исключил храмовников из масонских лож: то и анафема хартии против шотландских степеней могла быть произнесена только около этого времени, к которому, следовательно, относится и сам документ. Дальнейшие доказательства этого мы приводим во втором томе «Истории франк-масонства».

И хронологический порядок парижских гроссмейстеров содержит такие ошибки, которые ясно доказывают, что все это выдумка. Так гроссмейстер Эбергард-де-Бари правил орденом до 1149 г., а не до 1151 г., как показывает хартия; Филипп Неаполитанской вступил в управление в 1166, а не в 1169 г.; по словам её Оттон-де С. Аман вступил только в 1171 г., а Террик уже в 1185 г., тогда как последний правил орденом от 1198 до 1201 г. Гроссмейстера Вальтера Спельтена вовсе нет в списке. Роберт-де-Сабле управлял только до 1193, а не до 1196 г. Из Германна-де-Перигор (1230 — 1244гг.) хартия делает двух гроссмейстеров: Армана Петрагусса (до 1237 г.) и Германна Петрагориуса. Великого комтура Гильома-де-Рокфора (1244 — 1247гг.) она называет гроссмейстером. Короче этот неверный список есть список Histoire critique et apologetique des Chevevaliers du Temple par В. P. I. (Рerе Jeune). 2 Vol. Paris 1789.

1) Гроссмейстеры, преемники Моле, по большей части все темные имена. Бертран-дю-Гесклен, коннетабль Франции (от 1357 до 1381 г.), ни коим образом не мог подписаться, потому что не умел ни писать, ни читать, что исторически известно. Бернар Эмбо, управлявший, по другим источникам, от 1472г. до 1478г., к сожалению забыт при составлении подписей, а так как подчищать не хотели, то его и не поместили. Впрочем, если бы документ был подлинный, то только какому-нибудь Эмбо и подписываться на этих документах. С 1705 г. подписи принадлежат все историческим именам: Филиппу Орлеанскому (до 1724 г.) Луи Огюсту, герцогу Менскому (до 1737 г.), Луи Анри, герцогу Бурбон-Конде (до 1741 г.), Луи Франсуа-де-Бурбон-Конти (до 1776 г.), — все они великие мастера французских франкмасонов; но при последнем храмовники отделились от ложи, и, под предводительством Коссе-Бриссака, образовали самостоятельное общество.

Если внутреннее содержание Chartae transmissionis поддельное, то и древний вид её не может служить доказательством её подлинности, а есть просто произведение французского тщеславия и французского легкомыслия, которые сыграли в этом случае только невинную шутку, вовсе не забавную для тех, кому она стоила денег.

2) В архиве ордена в Париже хранится подлинник статутов, состояний из 27 пергаментных листов малого формата.

3) Многие древности и орденские знаки, как-то: 1. модель готической церкви, в которой, в полотне, лежать четыре кусочка обожжённых костей погибших на костре мучеников ордена. 2. Железный меч с эфесом в виде креста, на котором шар; он, будто бы, принадлежал Моле. 3. Железный шлем с забралом и т. п.

Понятно, что эти вещи не могут доказать древности парижского ордена, потому что если у кого есть собрание старинного оружия, то это еще не значит, что он наследовал его от

своих предков и, далее, что эти предки и он — потомки старинных рыцарей. Сам Григорий говорит, что за глубокую древность этих вещей ручаются только теперешние их обладатели, и что поэтому порука эта ничтожна.
Мы не намерены далее следить за историей новейшего храмовничества^[5], так как оно ничто иное, как масонская незаконная ложа. И совершенно правь Торн, который, при всем своем личном уважении к великому мастеру Палапрату и другим членам, не мог не сказать, что «все это детские игрушки и высокой степени бессмыслица».

© Thelema.RU

[1] По «Wilcke, Gescbichte des Tempelherren-Ordens. 2 В. Halle, I860. 2 Anfl. Ha это превосходное сочинение мы можем смотреть как на денного руководителя: оно написано по источникам и с полным беспристрастием. Это приложение служит дополнением многих глав нашей книги.

[2] Коммендою в римско-католических землях вообще называется земля, доход от которой отдан светскому духовному липу; означает также землю ордена, или духовного кавалера.

[3] Histoire des sectes religieuses. Paris. 1838. Т. II. 892 — 428.

[4] Notitia codicis grueci evangelium Ioannis variatum continentis, Havniae. 1828.

[5] Подробнее об этом см «Wilcke Geschichte des Tempelherrn-Ordens» 3 Aufl, стр. 317 и след.